Интервью №4

Интервью у Макса Фрая №2. Авторство "Русского Журнала"...

вернуться на "Интервью"

Во-первых, ни один из поклонников Макса Фрая не прочел все, что Макс Фрай написал. Во-вторых, он и сам не помнит число всех своих книг и проектов. В-третьих, Макс Фрай всегда прав. Даже когда он не прав. И даже если он - не он. А она. Или оно. Потому что Макс Фрай необозрим. То есть, практически бесконечен. Как и Живой Журнал, с которого мы начали наш бедный, конечный, земной разговор.

Русский Журнал: Мой первый вопрос обычно такой: как случилось, что Вы завели себе Живой Журнал? Но в Вашем случае, уважаемый Макс, я и сам помню официальную версию этой истории. Вы об этом относительно недавно писали в своем ЖЖ - что, дескать, долго почитывали Линор Горалик и некоторых других юзеров, а потом открыли эккаунт, дабы получить доступ и к подзамочным их записям. Пожалуйста, добавьте, что я упустил, и расскажите, как Вы втянулись в чуть ли не ежедневный процесс самостоятельной кормежки Вашего прожорливого дневника.

Макс Фрай: Правда еще проще, чем "официальная версия". Мой дневник - история одной любви, а не нескольких. Собственно, в ту пору (год-полтора назад) меня интересовали только записи Линор. Мы очень тепло дружили, а виделись при этом довольно редко: времени не было ни у нее, ни у меня, совсем.
Собственно, все вышесказанное по-прежнему актуально.
А вот о существовании прочих прекрасных юзеров мне было известно лишь теоретически. Времени не было ходить на разведку. Две минуты поглядеть, как дела у дружочка, всегда находились, больше - нет.
Потом Линор, как это часто бывает в L J, достали всякие ненужные дураки, и она увела все записи под замок. А мне подарила код, чтобы не лишать меня удовольствия ее читать.
Вышло все как в пословице: "научи дурака богу молиться, он лоб расшибет". Никто, в общем, не заставлял меня писать. Но все получилось, как с курением в десятом классе: стоило один раз попробовать, и сразу так понравилось, что пришлось завести себе новую вредную привычку.
Собственно, все мои первые записи были записками для одного конкретного человека. Почему их стали бурно читать другие прекрасные люди - неведомо. Ну да что уж теперь.
Что же касается нынешних записей в дневник - много ли нужно времени, чтобы написать несколько строчек? Особенно человеку, который знает довольно много слов. Сядешь, бывает, в кресло, кофею навернуть и, глянь-ка, написалось что-то случайно. Прежде приходилось какие-то блокноты и файлы специальные заводить для таких нечаянных записок, теперь же есть куда более удобный формат. В отличие от блокнотов и текстовых документов под гордыми именами типа zapicki.txt, этот носитель информации не теряется.
И вот еще что.
Я понимаю, что такое признание прозвучит чрезвычайно неприлично, но я вообще люблю писать, есть такой грех. А больше всего я люблю писать всякую необязательную, никому не нужную хренотень. Собственно, чем необязательнее хренотень, тем больше шансов, что слова сложатся в нечто стоящее. Что, откровенно говоря, довольно редко случается со словами.

РЖ: Вы - выдающийся фантаст и самый знаменитый чернокожий писатель Земли Русской после Пушкина...

М.Ф.: Я все же вряд ли "фантаст" и вряд ли "чернокожий". Что до первого определения, я играю в литературные игры на самых разных площадках, под одним и тем же именем. Это кажется мне, довольно трудно не заметить...

РЖ: Трудно не заметить и то, что знамениты Вы именно в качестве фэнтази-автора, а проекты вроде "Арт-Азбуки" или "Идеального романа" известны гораздо меньшему количеству буквочеев, да и рассчитаны изначально на немассового читателя...

М.Ф.: Ох. Тут давайте разбираться по порядку.
Во-первых, "знамениты" - слишком сильно сказано. Какая из меня "знаменитость"? Так, "популярный автор", не более.
Во-вторых, это ведь издателям, торговцам, рецензентам и некоторым читателям удобно определять мои причудливые многосерийные сказки для взрослых как fantasy - хотя бы для того, чтобы решить, на какую полку эти книжки ставить. При этом у меня-то нет внутреннего обязательства играть по чужим правилам. Сколько бы народу ни твердило, будто я пишу fantasy, это не изменит моей картины мира и моей внутренней правды, в соответствии с которой я просто играю в разные литературные игры. В том числе, имитирую и пародирую некоторые особенности жанровой литературы. Почтеннейшая публика имеет полное право полагать, будто ей виднее. Я же, в свою очередь, имею полное право полагать почтеннейшую публику дурой, а штык - молодцом. Все, в результате, довольны.
В-третьих, наверное, следовало бы сказать: разумеется, литературный проект, который включает развлекательную составляющую (то есть сериал "Лабиринты Ехо") может и должен охватывать бОльшую аудиторию, чем другие работы того же автора. Но на практике выходит, что тиражи "Книги для таких как я", куда, помимо эссеистики, входят упомянутые вами "Идеальный роман" и "Азбука современного искусства", сейчас держатся примерно на том же уровне, что и прочие. То есть моя аудитория уже давно "грокает меня во всей полноте" - прошу прощения за столь двусмысленную цитату.

РЖ: Зато в каких-то школах, слышал я много лет назад, Ваши фэнтази ввели в обязательную программу...

М.Ф.: Я очень надеюсь, что это шутка, или просто ошибка. Включать мою писанину в школьную программу - это было бы сущее безумие. Разве что в список необязательного внеклассного чтения на лето. Думаю, о том и шла речь.

РЖ: Касательно цвета кожи - это правда интересно - разве где-то опубликовано новое макс-фрайское лицо? Невинная шутка с черным молодым красавцем окончательно упокоится, только будучи замещенной новым каноническим портретом. Он уже есть?

М.Ф.: Да нет, с какой бы стати? У меня нет обязательств перед обществом периодически публиковать официальные портреты Макса Фрая. Хватит с него и книжек. Что же касается старой шутки - если кому-то интересно так долго ее помнить, на здоровьице. Я же, как Мартышка из мультфильма "38 попугаев", два раза про одно и то же думать не умею. Поэтому мне поддерживать эту тему уже давно скучно.
Вообще интерес публики к личностям популярных писателей мне не слишком понятен и, по правде сказать, неприятен. Я теоретически могу понять, когда подобный интерес испытывают к личностям актеров или, скажем, популярных певцов. Потребитель хочет получить доступ к очаровавшему его чужому телу, с этим все ясно. Но поклонник популярного писателя, строго говоря, хочет получить доступ к очаровавшему его чужому духу (или, ладно, разуму). А ведь такой доступ он получает уже в процессе чтения. Все лучшее, на что способно писательское сознание, репрезентировано в тексте. Дальнейшее сближение совершенно бесполезно для любопытствующего.

РЖ: Ну, полезно или бесполезно - это, знаете ли, публика сама разберется.

М.Ф.: "Публика сама разберется" - это для меня не аргумент. Мне вот довелось когда-то давно, еще при советской власти, учительствовать в сельской школе. Там не было возможности сказать: "публика сама разберется". Мою "публику" нужно было учить читать, хотя бы по складам. Без меня они этому за предшествующие годы не выучились.
И в будущем, надо думать, не выучились бы - кабы не мое занудство. С таким травматическим опытом очень трудно полагаться на самостоятельность публики.

РЖ: Интерес сильнее пользы...

М.Ф.: Замечу, что повышенный интерес к чужой жизни обычно свидетельствует об отсутствии интереса к собственной. Это меня печалит.

РЖ: К тому же произведенная Вами разводка тела и разума (духа) не слишком убедительна: любая известная до сих пор авторская проза вполне себе телесна и соматична, даже концептуализм с его установкой бежать определенных жанров. И заикание Сорокина, и, скажем, хромота Байрона - все эти "вульгарные" подробности сегодня пристально исследуются не только папарацци, но и университетскими теоретиками.

М.Ф.: Университетским теоретикам такой интерес к соматике позволителен: им требуется много воды для перемалывания в академических ступах. Им, строго говоря, нужно чем-то заниматься, а для имитации деятельности все средства хороши.
"Разводка" моя, вы правы, действительно груба и примитивна. До безобразия. Это, строго говоря, была попытка объяснить, что любителям чтения, на мой взгляд, не к лицу повадки фанатов поп-музыки. Попытка вероятно, не очень удачная. Ну - какая есть.

РЖ: В Ваших ответах слышна утомленность публичностью. Так часто достают?

М.Ф.: Нет. Меня не "достают" вовсе. Ну, письма глупые пишут порой по электронной почте. Более того, популярность моих книжек подарила мне несколько прекрасных дружб, которых без этого не было бы - вот и все. Грех жаловаться.
Кстати, это очень типичная человеческая реакция: когда начинаешь возмущаться несовершенством и кособокостью мироустройства в целом, собеседники почему-то думают, что тебя одолели какие-то личные проблемы, и речь о них. Но если уж говорить о "личных проблемах", моя состоит в том, что у вас на планете все неправильно, по-дурацки устроено, а мне тут приходится жить. И в ООН не пожалуешься.

РЖ: А Вы к нам, извините, откуда? И как все должно быть устроено?

М.Ф.: Хороший вопрос: откуда. Но ведь не для интервью. Такой вопрос всякий должен задавать себе, наедине с собой и себе же отвечать - с максимально возможной честностью. А диалог на заданную тему - это уже цирк. Пародия не то на "Секретные материалы", не то на, прости господи, Сведенборга.
Что же до того, как все должно быть устроено - мне трудно объяснять очевидные вещи. Ну, скажем так: чем дальше всякому человеку в своем поведении удается уйти от обезьяньих повадок, тем лучше для всех. Это по большому счету.
Впрочем, не берите в голову. Скромное мнение бывшего сельского учителя, дарвиниста поневоле, измочаленного многолетним наблюдением за жизнью крупных приматов, в каждом из которых дремлет несбывшийся ангел.

РЖ: В отличие от дневников многих других известных писателей-лжеюзеров, Ваш дневник анонимен: ник никоим образом не раскрывает Вас, в профайле не значатся ни Ваши инициалы, ни авторская страничка или портрет, и многотысячные поклонники Ваших эпопей не ведают, что такой-то - их кумир собственной персоной.

М.Ф.: Но, собственно, зачем мне раскрывать себя в LJ? Какой от этого прок? Чтобы иметь больше всех в мире подписчиков, "френдофф", или как это нынче называется? Помилуйте, я вовсе не хочу всем рекордам свои звонкие дать имена. Пусть их, некрещенными помирают. Не моя забота.
Журнал нужен мне в качестве своего рода интерактивного блокнота, чрезвычайно удобного для заметок и общения с друзьями. Друзьям, старым и новым, на мою известность и популярность, мягко говоря, насрать. А мне, соответственно - на все остальное.

РЖ: Помню, как некто самонадеянно завел себе Журнал с говорящим ником max frei или вроде того... Что далеко ходить, до личной встречи с Вами я тоже не знал тайну Вашего имени в ЖЖ. Учитывая популярность обеих Ваших ипостасей, нетрудно догадаться, что такая ситуация чревата постоянными анекдотами и недоразумениями. Может, поделитесь какими-нибудь из?

М.Ф.: Да нет ни анекдотов, ни недоразумений.
Описанную вами ситуацию с появлением якобы "моего" дневника ни анекдотом, ни недоразумением не назовешь. Просто глупая пакость, украшенная, к тому же, изумительного вида и качества грамматическими ошибками. Хорошо, что эта пакость была быстро уничтожена; еще лучше, что такой нелепый поступок моих "поклонников" окончательно убедил меня в необходимости полностью прекратить общение с фан-клубами и прочими дурацкими организациями в таком духе. Прежде мною руководил какой-то идиотический "гуманизм", но с тех пор от него камня на камне не осталось. Всякий раз, когда гуманизм мой пробует воскреснуть, я напоминаю себе, что вменяемые, самодостаточные люди в фан-клубы не объединяются - ну, разве, совсем уж по малолетству.
Тут, наверное, следует добавить, что я очень люблю своих читателей, но лишь тех, кто готов (по всем показателям, начиная с внутреннего импульса и заканчивая неизбежной в таких случаях "академической" подготовкой) общаться со мною на равных. Позиции "сверху-снизу" и прочие примитивные игры в иерархию уместны лишь в обезьяньей стае, так мне кажется.
Что же до регулярного раскрытия пресловутой "тайны двух океанов", обычно все происходит так.
Некоторые прекрасные писатели дневников, которых я включаю в т.н. "ленту друзей", автоматически получают доступ к моим подзамочным записям, из которых, в общем, довольно быстро можно понять, кто я. Так уж вышло: под замком я довольно часто обсуждаю профессиональные дела с участниками разных проектов, благо почти все они тут, в LJ, присутствуют. Примерно половина этих замечательных людей, слава богу, так и не понимает своего "счастья", поскольку на мою профессиональную деятельность им глубоко начхать: они и не слышали о таком, или слышали, совсем уж краем уха. Другая половина отлично знает такого писателя и очень его любит, или напротив, терпеть не может. Но это совершенно никак не отражается на нашем общении. Условно говоря, владелец колбасной фабрики вполне может в свободное от работы время дружить и с вегетарианцем, и с шеф-поваром ресторана для гурманов, если все они хорошие люди, и не пытаются навязать собственную картину мира всему, что шевелится.

РЖ: Вопросы, который мне всегда хочется задать сильно комментируемым авторам, к которым Вы относитесь: читаете ли Вы френдовую ленту? если да, то когда успеваете? У Вас она, кстати, не больно-то маленькая. Часто ли комментируете чужие посты?

М.Ф.: В моей ленте 105 человек; больше половины пишут крайне редко - к сожалению, ибо все они добрые скальды. В среднем выходит от 30 до 60 сообщений в сутки; большинство - очень короткие, некоторые - и вовсе картинки.
На чтение этих записей уходит максимум полчаса в день (обычно меньше).
Насколько мне известно, люди тратят на чтение газет и прочей периодики куда больше времени.
Поскольку я не читаю газет и журналов (разве что эпизодически, когда нужно ждать кого-то в кафе) и не смотрю новости по телевизору - тут, в общем, и говорить не о чем. Полчаса в сутки на замусоривание собственного сознания информацией - по нашим временам сущие пустяки. Позволительная слабость.
Добавлю лишь, что качество моего "замусоривания" на множество порядков выше, чем в среднем по стране. Это мне совершенно очевидно.
Теперь о комментариях. Комментирую я в трех случаях.
- Когда есть желание/необходимость поговорить с сердечным дружком, поддержать его/ее в трудную минуту, про дела спросить, или вовсе свидание назначить.
- Когда автору удалось заинтересовать меня предметом разговора.
- Когда случайно обнаруживаешь в совершенно незнакомом человеке родное существо, пришельца с той же (ну или хоть соседней) планеты. Тогда, конечно, хочется поздороваться, высказать согласие, подать знак: "тут свои". Очень сентиментальный, конечно, жест, но это отлично работает.
Еще, конечно, приходится отвечать тем, кто пишет мне.
Это единственное серьезное неудобство: мне, в общем, довольно редко искренне хочется отвечать, вполне достаточно при чтении головой кивнуть, так мне кажется. Но я чувствую, что люди - ну, не то чтобы именно обижаются, но как-то все же огорчаются, не получив ответа. Думают потом: "Что ж я, глупость, наверное, написал?" Зарекаются: "больше никогда!" Ну, то есть, не все, конечно, так думают.
Но описанная мною реакция на молчание - довольно распространенный случай. К сожалению.
Если бы у меня была гарантия, что авторы комментариев, не получив ответа, обзовут меня хамом и сволочью, можно было бы расслабиться. Но они ведь себя станут изводить. А это, мягко говоря, не то знание, которое меня окрыляет.

РЖ: Помню, что редакторы "Амфоры" - В.Назаров, П.Крусанов - решили издать горчевский собр-соч, именно распечатав и как следует изучив его ЖЖ.

М.Ф.: Простите, но это не совсем правда. Или даже вовсе неправда. LJ Горчева не сыграл тут никакой роли. Это - миф, приятный сетевому сообществу и удобный для журналистов, не более того.

РЖ: Я узнал об этом отнюдь не от журналистов и не из сетевого сообщества, а от Крусанова...

М.Ф.: Ну, значит, лично для него все действительно началось с Горчевского журнала. А для меня это дело выглядело так. О прозе Димы Горчева Вадим Назаров узнал от меня еще несколько лет назад. Несколько раз наш разговор возобновлялся, но не приносил результатов. Потом, насколько мне известно, Горчева принялся активно рекомендовать к публикации писатель Житинский. Информационные тучи сгущались над головой Назарова.
Тогда Вадим Борисович вспомнил, что уже слышал это имя от меня, и поставил мне дружественный ультиматум: дескать, хочешь, чтобы мы печатали всех этих "молодых" авторов, про которых ты вечно гундишь, давай сделаем серию "Макс Фрай рекомендует", что-то в таком роде. Тогда, дескать, пожалуйста. Мне было понятно, что издательство не хочет рисковать, публикуя авторов, неизвестных широкой читательской аудитории. Ничего не попишешь, действительно большой риск. С другой стороны, мне было понятно, что такая постановка вопроса не слишком выгодна мне (мало ли, что мне нравится, нет никаких гарантий что люди, читающие мои книжки, непременно полюбят все, что люблю я) и вполне оскорбительна для самих авторов. Они - отдельные, самостоятельные люди, на которых я не имею никакого влияния; большинству из них абсолютно неинтересны мои книги - с какой бы стати им становиться в мою тень?
Тем не менее пришлось согласиться с таким предложением. Логика у меня простая: читатель должен получить книжки (которые я искренне полагаю достойным чтением). Нужно дать хорошим текстом шанс пробиться к людям. По сравнению с этим шансом моя репутация и чужие писательские амбиции - ничто, пыль, дрянь психопатологическая.
Так все и случилось с книжкой Горчева.
А уж что читал Назаров потом, задним числом: горчевский журнал, или макет книжки, собранный его сотрудниками, это дело десятое. Малозначительная техническая подробность.

РЖ: У Вас тоже немало деловых контактов с "Амфорой" - а есть ли какие-нибудь проекты, связанные с Живым Журналом?

М.Ф.: Самый последний мой проект, книга "Русские инородные сказки" на две трети состоит из текстов, либо опубликованных в LJ, либо созданных при иных обстоятельствах, но авторами, общение с которыми я поддерживаю именно в этом формате. Но это вовсе не значит, что у меня была идея собрать книжку, как-то привязанную к Живому Журналу. Поначалу LJ был мне нужен как чрезвычайно удобное средство коммуникации. Сообщаешь под замочком: "друзья, я тут готовлю такую-то антологию, поэтому ежели есть у вас на примете соответствующие тексты, дайте мне их почитать", - и понеслось. И свои тексты пришлют, и чужие почитать посоветуют, и о чем-то общеизвестном напомнят.
Так, собственно, и прежде пару раз уже бывало. Скажем, для "Книги вымышленных миров" в последний момент вдруг нашелся рассказ Филипа Дика "По образу и подобию Янси", в блестящем переводе Олега Мороза, одного из "юзеров", как принято говорить. Теперь без этого рассказа мне "Книгу вымышленных миров" представить трудно. Дрянь вышла бы, а не книга - так мне теперь кажется.
Что же касается "Русских инородных сказок", следует признать, что именно в LJ мне удалось обнаружить несколько блестящих текстов. Без LJ в этой антологии, скорее всего, не было бы Гранта Бородина, Ксении Рождественской, R_L, Елены Заритовской, Александра Курскова, Виктории Райхер, Дениса Рыбакова. У меня практически не было шансов обнаружить их тексты в каком-то ином месте. Да и писали все они, как я понимаю, именно для LJ.
А без этих авторов - ну, даже не очень понятно теперь, как можно было бы обойтись.

РЖ: В беседе с Татьяной Волошиной мы рассуждали о феномене под названием "сетевой гендер" (в ЖЖ эта тема отчего-то многих задела), и Таня сделала вот какое любопытное наблюдение: "Существуют удивительные сетевые персонажи, умудряющиеся вести вполне лирические дневники, переводя категорично-сексистский русский язык в бесполую область по образу английского, тем самым утверждая трансгендер как высшую стадию гендера. Смею утверждать, что в закадровых пигмалионах - без исключения женщины".

М.Ф.: Да, Таня права, хотя категорические суждения мне не по душе. "Без исключения", или все же "с исключением" - вот уж не знаю.
Но ее слова вполне согласуются с моими наблюдениями. В том числе, с моими наблюдениями над собой. Я как раз один из таких авторов. В моем дневнике "категорично-сексистские" особенности русского языка побеждены. Впрочем, я и в быту не люблю загромождать язык половыми подробностями. Если можно без них обойтись, лучше обойтись - так велит мне вовсе не потребность где-то там утвердить какой-то абстрактный "трансгендер", а чувство стиля.
К тому же это любопытная техническая задача - не головоломка, конечно, но все же решать ее интересно и занятно - примерно, как паззл собирать.

РЖ: А чем Вы объясняете, что именно женщины - руководствуясь ли чувством стиля, собирая ли лингвистический паззл или по каким-то иным причинам - склонны избегать родовых окончаний русского глагола?

М.Ф.: Ничем я это не объясняю. Мне это не очень интересно, если честно. У меня варварский подход к гендерному вопросу: я вспоминаю о половых органах (собственных и собеседника) лишь в тот момент, когда мне требуется что-то с ними проделать. Страшно и стыдно признаваться, но я не задействую собственные половые органы для письма. Я пишу руками, а думаю головой (боже, боже, действительно стыдно). И поэтому не знаю, как это делают другие люди. Наверное, у них все это тоньше и сложнее устроено. Но я могу лишь предполагать.

РЖ: Приведите, пожалуйста, навскидку, 10 эпитетов, характеризующих ЖЖ.

М.Ф.: Я не люблю упражнений по русскому языку. Ставьте, что ли, "двойку" с минусом. Все равно не стану эпитеты придумывать.

РЖ: Вопрос, который задаю всем. Вы пишете в приват?

М.Ф.: Разумеется. Это и есть самая удобная для работы функция LJ. Я держу в привате свои черновики. У меня старый, дешевый, поганый рабочий инструмент. Мне приятно знать, что если с ним что-то случится, сделанная работа не пропадет.

РЖ: На этот вопрос мне ответило отрицательно, причем с аналогичным же "разумеется", свыше девяноста процентов опрошенных. При этом многие добавили, что помещать что-либо в Интернет в расчете на приватность - нелепо. А Вы, получается, наоборот - в техническую стойкость сервера, в моральную безупречность программистов и в надежность своего пароля верите больше, чем во всевозможные бэкапные копии?

М.Ф.: Да нет, ни во что такое я не верю. Просто я не придаю большого значения своим "секретным записям". Не такая уж великая тайна мои черновики. Ну, украдет их кто-то, и что дальше? Станет дописывать их до законченного произведения, сохраняя особенности моей письменной речи? Нелепый и неподъемный труд. Можно было бы и не класть их в приват, просто не хочется волновать друзей бредовыми монологами. Подумают, чего доброго, что это я душу открываю, телефон оборвут. Зачем людей беспокоить?

РЖ: Вы как-то написали, что в финале любой увлекательной книги Вас всегда волновало: "А что же дальше?" Причем там еще звучала нота, что это самый естественный вопрос, который возникает по окончании чтения.
Видимо, я вполне земной человек (или совсем с другой, чем Вы, планеты), потому что у меня такого вопроса никогда не возникало - если, конечно, читаемый текст не обрывался, но был дан в логически "полном" объеме. Напротив, обычно я остро чувствую, что продолжение как таковое обессмысливает рассказ; что любой содержательный текст - по определению обозрим и конечен. С другой стороны, бесконечность совершенно необходима, если нам важнее говорить, а не высказаться; читать, а не прочесть и знать; процесс, а не (страшное сегодня слово) результат... Снимите, пожалуйста, это безусловно кажущееся противоречие между указанными практиками. Уверен, что с Вашей тягой к масштабности и сиквелам Вы не раз задумывались над этой дихотомией: конечностью смысла и безграничностью бытия.

М.Ф.: Но для меня здесь вовсе нет противоречия. Я всегда хочу "говорить", а не "высказаться", это чистая правда. Завершенная история в моем понимании - история о смерти, рассказанная смертным повествователем для смертной же аудитории. Мой внутренний ребенок по-прежнему надеется, что бывают иные какие-то варианты, и вечно нудит: "А что было дальше?" - в надежде, что "дальше" было хоть что-то, кроме тишины.
Все это так, почти всякий процесс захватывает меня, а возможность получить результат - расхолаживает. Именно в момент завершения (сколь бы "успешным" оно ни казалось) всякого дела, я остро чувствую собственную смертность. Строго говоря, я встречаюсь со своей смертью всякий раз, отдавая книжку в издательство; да что там, для того, чтобы припарковать машину у подъезда и извлечь из багажника покупки, мне требуется немалое мужество. Я-то, конечно, дома, да вот поездка закончилась. Незавершенность же представляется моему воображению чуть ли не пилюлей бессмертия из кладовых Лунного Зайца. В моей идеальной истории путник выходит из пункта А, но в пункте Б его ждут напрасно: этому счастливчику суждено увязнуть в какой-то собственной, персональной бесконечности; понравится ему это или нет - другой вопрос.
Мне - скорее да, чем нет.
Собственно, теперь я понимаю, что даже "Идеальный роман" был не столько литературной игрушкой, сколько моей персональной попыткой посмеяться над самым страшным чудовищем, над окончанием. Насколько удачной - это отдельный вопрос. Без, как мы с вами понимаем, ответа.

РЖ: Спасибо за интервью.